В высшей степени любопытным явлением в фамильной истории византийских Комнинов ока­зывается младшая ветвь князей, стечением обстоя­тельств и частью личной волей императоров уст­раненная от наследования престолом и вступив­шая на путь протеста и интриг против старшей линии, располагавшей высшей властью. Этот специальный вопрос имеет, как видно будет далее, осо­бенное значение в империи Трапезунда, и потому считаем необходимым его выяснить. У царя Алек­сея I Комнина (1081-1118) было три сына и четы­ре дочери от Ирины Дукэны. Старший его сын Иоанн был третьим в порядке рождений, т. е. ро­дился после двух дочерей, Анны и Марии. После Иоанна у царя Алексея родились еще два сына, Ан­дроник и Исаак, и две дочери, Евдокия и Феодора. Старшая дочь Анна, известная писательница и це­саревна, родилась в 1083 г., а старший сын Иоанн, впоследствии вступивший на престол, — в 1088 г. Как известно, в Византии определенного закона о престолонаследии не существовало, и на почве домогательства высшей власти происходили большие потрясения. В семье Алексея Комнина высокообра­зованная, гордая и властная супруга его проводила свои взгляды на престолонаследие, несогласные с видами и распоряжениями царя. Между тем как Алексей в 1092 г. объявил соимператором царе­вича Иоанна, едва достигшего трехлетнего возраста, царица Ирина употребляла все старания к переда­че преемства власти кесарю Никифору Вриеннию, за которым была в замужестве цесаревна Анна. Из этого возникли семейные недоразумения и раз­доры.
Скоро в этих раздорах начал принимать учас­тие и играть видную роль цесаревич Исаак, третий сын Алексея I Комнина, носивший недавно лишь созданный громкий титул севастократора — пер­вый чин вслед за императорским титулом. Ему усвояется еще титул порфирородного, на который имели право императорские дети, рожденные в порфировой зале. Хотя в день смерти Алексея в 1118 г. Исаак был душой партии, стоявшей за пере­ход власти к старшему сыну умершего, Иоанну, тем не менее в царствование своего брата он не зани­мал видного положения ни при дворе, ни в адми­нистрации. Даже напротив, он оказался в немило­сти и находился то под стражей, то в изгнании в иностранных землях. И затем вся почти долголет­няя жизнь этого весьма даровитого и высокообра­зованного князя-изгоя прошла в скитаниях по чу­жим землям и в разнообразных приключениях. Официальный историк Иоанна Комнина, писатель Киннам, упоминает, что при вступлении на престол (в 1143 г.) Мануила севастократор Исаак содер­жался в заключении, «ибо было подозрение, что он подкапывается под брата». Хотя Мануил дал ему свободу, но вскоре должен был предпринять меры предосторожности, так как «желание царс­кой власти у Исаака овладело им, с ним росло и развивалось и как наследие перешло к его детям». Историк характеризует его следующими чертами. Он был человек воинственный и храбрый, одарен­ный высоким ростом и прекрасным сложением. Проживая у разных народов, между прочим у ико-нийского султана, он стремился к одной цели — напасть на византийские области и нанести вред царю. Сколько правды в этих словах официаль­ного историка и нет ли в них преувеличения на­счет опасности для императоров Иоанна и Ману­ила, на это не имеется точных данных. Для нас важнее здесь обозначить, что ближайшее потом­ство этого князя, именно его сыновья Иоанн и Андроник, разделяют судьбу севастократора Исаа­ка; и они были также чуждыми в Константинопо­ле, воспитывались на чужбине и проводили жизнь в странствованиях по чужим странам. Старший сын его Иоанн принял мусульманство и оконча­тельно порвал с эллинством и православием, что же касается второго сына Андроника, то он в ста­рости достиг императорской власти в Константи­нополе и, так сказать, осуществил притязания про­тестующей младшей линии. Большую часть пре­дыдущей жизни он провел за границей при дворе латинских князей Сирии и Палестины, у гостепри­имных владетелей Грузии, с которыми связывали Комнинов родственные отношения, у сельджукских эмиров Икония и у русского Галицкого князя. По прямой линии от Андроника, через его сына севастократора Мануила, византийские Комнины в лице Алексея и Давида, сыновей Мануила, являют­ся основателями Трапезундской империи.
Одним из крупнейших, хотя и недостаточно раз­работанных вопросов в истории образования Трапезундской империи должна быть признана род­ственная связь младшей линии Комнинов с гру­зинскими Багратидами. Значением этих связей не только объясняются самые события провозглаше­ния захудалой линии византийских князей импе­раторами в Трапезунде, но и главнейшие факты истории империи в первый период ее существо­вания (XIII в. — начало XIV в.), пока ожесточен­ная борьба влияний местных и пришлых партий не окончилась преобладанием византийских Палеологов. Несмотря на бесспорную важность и на­стоятельную необходимость выяснения отношений между грузинским домом Багратидов и князья­ми-изгоями из Константинополя, в особенности Андроника и его внуков Алексея и Давида, все же недостаток исторического материала служит при­чиной того, что сделанные в этом смысле попытки не проливают достаточного света на занимающий нас вопрос.
«Из дошедших до нас известий, — читаем у ака­демика Куника, — о связях между Багратидами и Комнинами в XII и XIII вв. смело можно вывести заключение, что или сам Андроник, родившийся около 1120 г., или кто-нибудь из его семейства породнился посредством брака с грузинским царским домом, потому что иначе трудно понять, каким об­разом Алексей, сын Андроника от Феодоры, в 1187 г. называется в грузинской летописи близким род­ственником Тамары, а Тамара в 1204 г. называется в Трапезундской летописи теткою Алексея, сына Мануила и внука Андроника (т. е. основателя трапезундской империи)». Весьма показательно опи­сание в грузинской летописи приема, оказанного в Тифлисе Андронику около 1170 г.: «Его (царя Георгия III) посетил Андроник Комнин, двоюродный брат Мануила, обладателя всего запада и царя гре­ческого, сопровождаемый своей женой ослепитель­ной красоты, своими сыновьями и сыновьями сест­ры своей». «За такую милость Георгий оказал сему принцу прием, достойный его высокого рода, дал ему столько городов и крепостей, сколько ему нужно было, и назначил ему пребывание близ своей сто­лицы... Находясь в Грузии, Андроник принимал участие в военных делах, но затем искал гостепри­имства у султана Кылидж-Арслана II». В нашу за­дачу не входит, однако, следить за приключениями Андроника, которые закончились катастрофой в 1185 г., когда он был низвержен с престола визан­тийских императоров и погиб в последовавшей затем смуте. Историческая роль затем выпадает на его потомство. Старший сын Андроника, севастократор Мануил, погиб в той же катастрофе, хотя нельзя удовлетворяться теми скудными данными, которые находим в лето­писи, будто он умер от ослепления. Не было бы удивительно, если бы действительно тело его было перевезено или в Грузию, или непосредственно в Трапезунд.
В частности, о судьбе детей его, хотя они роди­лись еще до катастрофы 1185 г., до самого 1204 г. не имеется определенных известий. Принимая во внимание рассказанный местным, т. е. трапезундским историком факт, что в 1204 г. великий Комнин Алексей, отправившийся из Грузии «старания­ми и трудами тетки своей Тамары, взял Трапезунд в апреле месяце 7 индикта», мы невольно останав­ливаемся перед загадкой: ужели же так легко дос­талось право на империю потомкам низверженного византийского императора, не имевшим ни войска, ни денежных средств для найма охотников? Не менее того представляется очень сомнительной та традиция, усвоенная Фальмерайером и Финлеем, по которой малолетние Алексей и Давид после катас­трофы 1185 года спокойно оставались в Константинополе. При господствовавших тогда в империи нравах цари из дома Ангелов никак бы не потерпели присутствия в Константинополе соперников на власть из угасшей династии Комнинов. По догадке академика Куника, находящей себе поддерж­ку в известии историка Халкокондила, царевичи Алексей и Давид в смутную эпоху смены динас­тии Комнинов и воцарения Исаака Ангела пере­правлены были секретным образом в Колхиду, т. е. в Грузию.
Следовательно, весь период до 1204 г. они про­вели именно при дворе Тамары, своей тетки, где и получили воспитание и где выжидали благоприят­ного момента заявить о своих правах на царство. Есть сведения в грузинской летописи о том, что Тамара не была в дружественных отношениях с константинопольскими Ангелами и из-за дела об иконах Афонской горы начала успешную войну с греками, следствием которой было присоединение к Грузии Лазистана, Трапезунда, Синопа и Понта. Эти сведения, во всяком случае, служат достаточно правдоподобной подготовкой к последовавшим в 1204 г. событиям; в них мы находим объяснение тому, откуда у Алексея и Давида оказались матери­альные средства и где они набрали военный отряд, с которым открыли поход на Трапезунд. Независи­мо от того, при этом именно порядке событий и отношений получают себе объяснение оставшиеся загадочными факты внутренней истории Трапезунда в XIII и XIV вв. Характер первых царей и их правительства в течение целой половины существования империи отличается от господствующих в Константинополе обычаев и нравов и более сближается с восточными поряд­ками. Итак, «Комнины еще младенцами попали в Грузию, где и получили воспитание; природным язы­ком их был грузинский. Воспитываясь и вырастая при дворе своей родственницы, среди туземцев и в армии, они всюду были под влиянием грузин­ской жизни и грузинских понятий, так что в двадцатилетнем возрасте, по всей вероятности, боль­ше походили на грузинских князей, чем на визан­тийских, — точно так же, как дети греческих фана­риотов в Молдавии и Валахии переродились в романцев (румыны)».
Продолжительная осада и занятие Константи­нополя крестоносцами Четвертого крестового по­хода было тем благоприятным для младшей линии Комнинов обстоятельством, которым они и восполь­зовались при помощи лазов, мингрельцев и частью греков, которых могли нанять на свою службу. Па­дение Константинополя рассматривалось патрио­тами как падение империи, восстановленная империя в Никее Феодором Ласкарем только присут­ствием патриарха могла иметь преимущества перед Трапезундской империей с царской династией Комнинов во главе. В других отношениях и та и другая империя имели право на историческое существование в зависимости от внутренних сил и средств и от способностей стоявших во главе пра­вительства лиц. Признание власти в Трапезунде обеспечивало за царевичем Алексеем успех и в ближайших областях, находившихся под влиянием этого центрального и важнейшего в торгово-экономическом отношении города. Центральная часть империи, оставшаяся в тесном единении с Трапезундом, вошла в крепкую спайку с ним без всяких, по-видимому, усилий, и береговая область от Фермодона до Фасиса была в полном обладании Алек­сея и Давида. Что касается положения города Тра­пезунда перед весной 1204 г., то, по-видимому, в нем держался Никифор Палеолог в качестве дуки, представителя императорской власти в Констан­тинополе, но он не был в состоянии оспаривать авторитет, идущий притом из двух источников, эл­линского и грузинского. Повторяем, однако, во всем этом больше догадок и правдоподобных предполо­жений, чем фактов, извлекаемых из летописи, но приходится прибегать к первым, чтобы осмыслить результаты последовавшей на Черноморском по­бережье эволюции.
Когда Алексей утвердился в Трапезунде, пер­вым его старанием было воспользоваться всеми правами и привилегиями, на которые он мог претендовать как член царствовавшей в Константи­нополе династии, не угасшей со смертью Андрони­ка. С точки зрения обычаев и господствовавшего права не было ничего необычного в принятии им титула василевса ромеев; затруднения были в со­бытиях, имевших место в Никее, где утвердился и объявил себя царем Ласкарь, но здесь предстояло вступить в состязание за власть, которое могло обещать победу, а не поражение. Ближайшие к Трапезунду города и области, в особенности Пафлагония, где были наследственные земли Комнинов, ско­ро примкнули к его владениям. И совершенно обыч­ным явлением нужно считать то, что вся фема Халдия не имела иного выбора, как признать свою зависимость от государя, власть которого обеспе­чивала восстановление нарушенного порядка в по­трясенной сельджукскими набегами стране.
Главным соперником вновь образовавшейся империи был, рядом с Никейской империей Феодора Ласкаря, румский или иконийский султанат, так­же принявший на себя задачу поддержать на вос­токе идею Греческой империи. Вследствие этого власть Великих Комнинов в Трапезунде значитель­но сократилась, в конце концов ограничена была прежней фемой Халдия (с одной стороны Фермодон, с другой Фасис, на юг цепь гор). И политика империи великих Комнинов перестала претендо­вать на мировое значение, будучи ограничена мел­кими интересами самозащиты от султаната и установления прочных отношений с Грузией. Прежде всего обращает на себя внимание географическое и этнографическое положение фемы Халдия, в ко­торую входит Трапезунд. Самая военная и административная организация фемы способствовала тому, чтобы центральные притязания, идущие из Трапезунда, могли быть выполнены без особенного тру­да. Горная, труднодоступная область сдерживалась военными гарнизонами, сидевшими в крепостях, к которым, как к естественной защите против врага, тянуло местное население. Нужно присоединить, что власть в поселках и деревнях принадлежала крупным или мелким владетелям по местному феодальному праву, которые стояли в вассальных отношениях к начальникам крепостей и гарнизо­нов и административным чинам Трапезундской империи, как об этом будет подробнее изложено в одной из нижеследующих глав. Таковыми крепос­тями, подчиненными Трапезунду, оказывались Триполь, Керасунт, Ясоний, Месохалдия и др.
Объединительное движение имело два центра или двух вождей. В то время как Алексей выпол­нял поставленные ему задачи в Халдии, брат его Давид также с помощью грузин и лазов и кон­стантинопольских приверженцев начал расширять трапезундские владения в сторону Малой Азии. Здесь угрожала Комнинам особенная опасность в провозглашении никейским императором Феодора Ласкаря и особенно в венчании его рукой пат­риарха. Нужно было спешить войти в непосред­ственное соприкосновение с этой новой империей, не дав ей времени для организации. Нет никакого основания сомневаться в том, что Давид Комнин имел определенную идею на этот счет — завла­деть Никеей и свергнуть Ласкаря, но задача оказа­лась выше его средств. Никейский император,— чтобы не входить здесь в подробности, уместные при изложении никейских событий, — в трудных обстоятельствах не останавливавшийся над выбо­ром средств, лишь бы они вели к цели, вошел в соглашение с султаном Икония против своих со­перников, трапезундских Комнинов. Последний так­же имел полное основание войти в виды Ласкаря, так как усиление трапезундских Комнинов было далеко не в его интересах. Столкновение между соперниками, имевшее трагические последствия для Комнинов, имело место при Амисе, где стоял Алек­сей и откуда турки воспрепятствовали ему движе­ние вперед на помощь своему брату. Между тем в это же время отряд, предводимый Синадином, полко­водцем Давида, был разбит греками Ласкаря наго­лову, причем был взят в плен и его предводитель. Так скоро должны были рассеяться планы Комни­нов на широкую власть и притязания. Это должно было оказать значительное влияние на перемену их политики. В высшей степени неблагоприятной и непоправимой была неудача при Амисе. Эта при­морская крепость, в то же время и торговая при­стань для Черноморья, зависела тогда от греческого администратора, управлявшего городом вполне са­мостоятельно и не признававшего ни Трапезунд­ской, ни Никейской империи. Невдалеке от Амиса турки основали свою торговую колонию под именем Самсуна; таким образом местная греческая колония, опиравшаяся на симпатии греков Никеи, смотрела как на специально национальное дело на удержание власти в Амисе. Правитель города Савва отклонил все предложения Алексея Комнина и предпочел держаться мира с турками и с никейским императором. Здесь решилась таким обра­зом дальнейшая судьба Трапезундской империи.
Именно совершенно неизбежной становилась катастрофа, постигшая операции Алексея Комнина. Сельджукские турки приостановили его движение, захватили Ираклию, Амастриду и соседние области, вошедшие уже в соглашение с трапезундскими Ком-нинами, поставив его в отчаянное положение и принудив к самому экстренному средству — к просьбе союза с завоевателями Константинополя, франками и венецианцами. Но на равнине между Ираклией и Никомидией полководец Ласкаря Анд­роник нанес франкским отрядам поражение, взял многих в плен. Давид пытался еще некоторое вре­мя держаться в Синопе, где и окончил жизнь. С тех пор этот город вполне отделился от Трапезунд­ской империи.
История первого трапезундского царя Алексея, принявшего титул «Великий Комнин», проходит и постоянной войне с турками Икония, чей султан Айзеддин находился в дружбе с греками Никейской империи. Ввиду стесненного положения, в котором была Трапезундская империя, можно поставить в большую заслугу Алексею I, что он не настаивал на невозможном, не думал искать спа­сения в безнадежном соперничестве с никейскими греками и турками, напротив, нашел возмож­ность войти в соглашение с турками, правда, на условиях вассальных отношений с обязательством уплаты небольшой подати и посылки вспомога­тельного отряда султану Икония, чем утвердил положение империи, существование которой при­знали, наконец, никейские греки и турецкие эми­ры Малой Азии. Он умер 1 февраля 1222 года, оставив после себя сына, именем Иоанна, кото­рый, однако, не был непосредственным его преем­ником. Скудные сведения об основателе империи в Трапезунде, находимые в письменных памятни­ках, нисколько не восполняются археологически­ми данными, представляющими в других отноше­ниях богатый материал.
Андроник Гид, занявший после Алексея трапезундский престол, по своему происхождению принадлежал, вероятно, к местному дворянству. Фамилия Гидов и до сих пор встречается между обитателями области. В объяснение того факта, что Гид занимал престол помимо законного наследни­ка в лице сына Алексея Иоанна, известно лишь то, что он был женат на дочери Алексея Комнина. Можно сделать догадку, таким образом, о семей­ном раздоре, последовавшем по смерти основателя империи, следствием чего было то, что он не был погребен или в митрополии, или в другой город­ской церкви, как то было в обычае.

Автор статии - Ф.И. Успенский;
Материал взят из книги – «Очерки истории Трапезундской империи», Санкт-Петербург, 2003 г.